В тексте произведена перестановка абзацев. Установите последовательность абзацев, чтобы получился связный текст.
«Пиковая дама» начинается словами: «Однажды играли в карты…», и кончается фразой: «Игра пошла своим чередом». Судьба Германна на этом фоне выглядит как заурядный случай из хроники петербургской жизни
1830-х годов.
В Петербурге, где ещё так недавно собирались декабристы, где они строили планы освобождения родины от тирании и обсуждали проект конституции, светская молодёжь 1830-х годов проводит ночи в игорных домах и, можно сказать, сходит с ума от карт.
В том обществе, где деньги считает тот, кто никогда их не зарабатывал, можно было нажить миллионы и составить себе имя крупной игрой. Пушкин, Гоголь и Лермонтов, каждый по-своему раскрыли эту злободневную тему.
Германн в «Пиковой даме» сходит с ума буквально. Он сидит в Обуховской больнице и бормочет необыкновенно скоро: «Тройка, семёрка, туз», «Тройка, семёрка, дама». Но и прежде чем он услышал историю о трёх картах старой графини, ему беспрестанно грезились карты, зелёный стол, кипы ассигнаций и груды червонцев. «Деньги – вот что алкала его душа».
В том обществе, где деньги считает тот, кто никогда их не зарабатывал, можно было нажить миллионы и составить себе имя крупной игрой. Пушкин, Гоголь и Лермонтов, каждый по-своему раскрыли эту злободневную тему.
В Петербурге, где ещё так недавно собирались декабристы, где они строили планы освобождения родины от тирании и обсуждали проект конституции, светская молодёжь 1830-х годов проводит ночи в игорных домах и, можно сказать, сходит с ума от карт.
Германн в «Пиковой даме» сходит с ума буквально. Он сидит в Обуховской больнице и бормочет необыкновенно скоро: «Тройка, семёрка, туз», «Тройка, семёрка, дама». Но и прежде чем он услышал историю о трёх картах старой графини, ему беспрестанно грезились карты, зелёный стол, кипы ассигнаций и груды червонцев. «Деньги – вот что алкала его душа».
«Пиковая дама» начинается словами: «Однажды играли в карты…», и кончается фразой: «Игра пошла своим чередом». Судьба Германна на этом фоне выглядит как заурядный случай из хроники петербургской жизни
1830-х годов.
